Давным-давно это было. Жил на земле хан. Звали его Маден. Имел он сорок визирей. Однажды он призвал их к себе и сказал: — Вы отмечены печатью мудрости и осчастливлены высоким положением при моем дворе. Мне угодно дать вам испытание. Найдите самого ничтожного человека из всех живущих на свете, самую никудышную птицу на земле и самую никчемную траву в степи. Даю вам одиннадцать месяцев срока. Если в течение этого времени не исполните моих приказаний — жестокое наказание постигнет вас. Так говорю я, хан Маден! Коли хан приказал — ничего не поделаешь. И визири, посоветовавшись между собой, отправились искать самого ничтожного человека, самую никудышную птицу, самую никчемную траву. Долго искали визири. Много испытали они бед и лишений, пока нашли то, за чем послал их хан. Нашли они самую худшую из трав — шенгель: скот отказывается есть ее колючки; когда идешь мимо, она цепляется за одежду и рвет ее. «Наверное, это и есть самая никчемная трава в степи»,— решили визири и, набрав ее целый вьюк, отправились дальше. Ехали они, ехали, вдруг смотрят — сидит в кустарнике фазан, небольшая невзрачная птица. «Это и есть, наверное, самая никудышная птица»,— подумали визири. Они изловили фазана и поехали дальше. На склоне горы встретили они человека, одетого в лохмотья. Он пас не более десятка овец. Визири стали внимательно разглядывать его: не это ли самый ничтожный человек из всех людей, живущих на земле? Пока визири рассматривали его, человек сам обратился к ним: — О высокочтимые, что вас так удивляет во мне? Визири рассказали ему о поручении хана. — Нам осталось найти самого ничтожного человека, и мы смогли бы тогда смело вернуться домой,— сказали они.— Но мы потеряли надежду найти ничтожного человека, и поэтому душа каждого из нас полна страха. Твой жалкий вид поразил нас, и вот мы стоим и глядим на тебя: не ты ли и есть самый ничтожный человек? Оборванец ответил: — Ну что же? Меня зовут Жаман. Должно быть, это я и есть. Ведите меня к хану, и ваше дело будет сделано. Визири согласились с Жаманом и повезли его во дворец. По дороге Жаман посоветовал визирям выбросить фазана и шенгель-траву, а вместо них взять кара-кога и сороку. Визири потребовали объяснения, но Жаман заявил, что ответит лишь самому хану, и визири сделали, как он советовал. Когда визири предстали перед ханом, он, посмотрев на Жамана, сказал: — Человек, которого вы привели, действительно похож на ничтожного. Ничтожнее его уже, наверное, нет никого на свете! Отведите его пока на кухню, пусть повар накормит его похлебкой с хлебом. Завтра я буду с ним говорить. Увели Жамана на кухню. — А что касается никчемной травы и никудышной птицы,— продолжал гневно хан,— то вижу я, что вы их отыскать не смогли. Ведь издавна считается никудышной птицей фазан, никчемной травой — шенгель. Незачем было ездить так далеко: кара-кога заполняет все берега моих озер, а сороки живут в любом из моих лесов. И хотя вы это отлично знали, вы все же притащили их сюда! Визири ответили: — Хан! Ты прав. Мы действительно взяли сначала шенгель и фазана, но по дороге Жаман сказал нам, что самая никудышная птица — сорока и самая никчемная трава — кара-кога, и посоветовал нам взять именно их. Задумался хан. — Э-э! Что-то есть на уме у Жамана. Приведите-ка его сюда. Жамана привели к хану. Хан посмотрел на Жамана и спросил: — Откуда тебе известно, что кара-кога самая никчемная трава, а сорока никудышная птица? Жаман ответил: — Великий хан! Я стал ничтожным не в старости, а еще смолоду: всю жизнь я работал у чужих людей. Когда я приносил в зимовье шенгель и топил ею очаг, то жар держался в печи до утра, как будто я топил саксаулом. Тогда я понял, что хотя шенгель рвет одежду и скот не ест ее, но все же шенгель полезна человеку. А кара-кога? Когда я бросал ее в огонь, она не горела; когда я пытался раздуть пламя, оно потухало. Тогда я подумал: «Можег быть, скот будет есть ее?» Но скот не ел этой травы, отходя от нее прочь. Вот почему я решил, что кара-кога и есть самая никчемная трава. — А сорока? Откуда ты взял, что она никудышней фазана? —спросил хан. — Каждый знает, что фазан приятен на вкус,— сказал Жаман.— Нельзя винить его за то, что у него невзрачный вид,— таким уж сотворила его природа. А вот сорока хотя и красива перьями, но никудышна нутром. Подобно тому, как пестры ее перья, нет меж сороками согласья: две сороки вместе не летают, две сороки вместе не сидят. Человеку от нее никакой пользы нет, в пищу она не годится. Поэтому сорока — самая никудышная птица. — Хорошо,— сказал хан,— ты все правильно говоришь. Но откуда ты знаешь, что ты и есть самый ничтожный человек? — О хан!—ответил Жаман.— Мне пятьдесят лет. Ровесники мои давно поженились. Их окружают дети, жены им прислуживают, посторонние оказывают уважение. А я скитаюсь по миру, тружусь на чужих людей. Кто же тогда ничтожный человек, кто же тогда Жаман, как не я? Хан покачал головой. — Ой, рад бы я был, если бы ты действительно оказался жаманом! Ну, ладно. Ты сказал все правильно. Теперь вот послушай. Есть у меня чудесный конь, взгляни на него и скажи, каков он. — Хорошо! — согласился Жаман. Когда привели коня, Жаман внимательно его осмотрел и сказал: — По виду у коня недостатков нет. Позволь, хан, про ехать на нем. Хан согласился. Жаман переехал на коне через реку и, вернувшись, сказал: — Мой хан! У этого коня нет недостатков, если не считать, что у него в повадке есть что-то коровье. Хан удивился. — Ох, злодей! Ты угадал! Мать этого жеребенка пришлось прирезать, и, пока он вырос и смог сам пастись, его кормили коровьим молоком. Как ты догадался? — Я заметил, что, переходя реку, конь этот задние ноги отряхивал, а голову все время пригибал к воде. Корову хоть сорок раз напои, она не пройдет через реку, чтобы не напиться в сорок первый. Окружавшие хана визири с удивлением посмотрели друг на друга. Хан некоторое время сидел задумавшись. Потом он сказал: —У меня есть драгоценный камень. Этот камень обладает чудесным свойством, подобно перстню Соломона, посоху Моисея, сумке Давида. Отгадай, каким свойством обладает мой камень? И хан велел принести из своей сокровищницы драгоценный камень. Жаман взвесил камень в руке и сказал: — Твой камень, хан, действительно чудесен! Но кто-то позавидовал тебе, и сглазил его: в нем завелись два черноголовых червя. Они уже источили сердцевину камня. Пройдет два года — камень расколется и потеряет свое чудесное свойство. Приближенные хана не знали, верить Жаману или нет. Тогда хан решил проверить сам и приказал расколоть камень. В нем нашли двух черноголовых червей. — Откуда ты узнал, что в камне живут черви? — спросил хан. — По своему чудесному свойству камень должен был бы обладать необыкновенной тяжестью,— ответил Жаман.— Но он оказался легче, чем я того ожидал. Отсюда я заключил, что в нем должна быть пустота. Тогда хан задал еще вопрос: — Ты, оказывается, не Жаман, а мудрец! Так вот, скажи, пожалуйста, как древен мой ханский род? Жаман обошел вокруг ханского трона и, глядя хану прямо в глаза, ответил: — Мой хан! В мудрости ты не уступаешь никому, но в твоем роду был единственный хан — ты сам. Родители твои были простыми людьми, а не потомками древнего ханского рода. — Что ты болтаешь! — гневно воскликнул хан.— Я происхожу из рода, семь колен которого были ханами! Но Жаман продолжал стоять на своем. — Нет, повелитель,— сказал он.— Только ты один хан. Твои родители были простыми людьми. Хан приказал позвать свою мать. — Пусть не окажется она повинной в крови человека и скажет правду: я не могу простить Жаману подобной дерзости и прикажу отрубить ему голову! Когда пришла мать хана, и ей рассказали все, что говорил Жаман, она, глубоко вздохнув, обратилась к хану: — О мой сын! Я стара. На склоне жизни я не хочу быть причиной смерти невинного. Я одна хранила тайну. Но зачем мне ее беречь, если тайну эту знает еще Жаман? Отец твой имел до меня девятнадцать жен и одну за другой убил их за то, что они рожали ему дочерей. Двадцатой женой его стала я. Когда я забеременела, то, испугавшись за свою жизнь, обратилась к знахарям. Они мне предсказали, что я рожу дочь. Я долго горевала в ожидании дочери и своей смерти. В эти дни у одного простого человека, жившего недалеко от нашего дворца, жена была тоже беременна. Я снова призвала знахарей, и они открыли мне, что во чреве простой женщины растет сын. Тогда я вызвала простую женщину к себе и поведала ей свое горе. Я подарила ей много золота и просила ее, если у нее родится сын, отдать его мне взамен моей дочери, сохранив тайну до могилы. Женщина согласилась. Когда пришел час мне рожать, хан был на охоте. Мы разрешились с простой женщиной одновременно. Чтобы сохранить тайну, мы не допустили к себе никого постороннего. Левой рукой я отдала свою дочь, а правой рукой приняла к себе тебя, сын мой. И она горько заплакала. — Если это так,— сказал хан, обращаясь к Жаману,— то я менее достоин трона, чем ты, мудрый! И он сошел с трона, уступив Жаману ханское место. — Нет, хан! — сказал Жаман.— Я простой человек, и у меня нет желания занимать ханский трон. Я удовольствуюсь тем, что буду находиться в твоей тени. Садись же на свой трон, хан Маден! Хан вернулся на трон и сказал: — Как же ты узнал, что я сын простого человека? Тогда Жаман ответил: — Умен я или глуп, прав ли, виноват, но когда я пришел к тебе, я был твоим гостем. Ты послал меня на кухню и велел накормить похлебкой с хлебом. Ты не назвал ту пищу, которую едят ханы, а назвал ту, которая считается лучшей у народа. В этом проявилась твоя простота, и я догадался, что ты хан не по рождению. Вся свита хана и визири не переставали удивляться проницательности Жамана. А хан по-прежнему управлял своими подданными. За ум и находчивость хан полюбил Жамана, назначив его своим визирем. А остальные сорок ханских визирей впали в немилость.